Время массового рождения новых акторов международной жизни: различных межправительственных и межгосударственных международных организаций, неправительственных структур, а также и транснациональных корпораций.
Особое место в этом ряду новоявленных субъектов международных отношений заняли появившиеся в 80-90 годы прошлого столетия различного рода трансграничные преступные синдикаты, с призывами и лозунгами к переустройству существующего мира, радикальную смену и средневековое восстановление социального обустройства человечества, а также недвусмысленными претензиями их лидеров на роль «божеств» и вселенских лидеров.
Все это было, во-первых, окрашено околорелигиозными идеями; обвинения и мотивы действий, находившимися и находящимися вне истинной Веры, психологически либо были закомплексованными, либо чрезмерно фантосмагоричными. Но одновременно жесткой и суровой реальностью были бесконечные взрывы, массовые убийства и интернет-вербовка.
Кстати, следует все-таки признать, что трансграничные криминальные структуры появлялись-исчезали и ранее, некоторые из них были даже близки к правительствам ряда стран, но принципиальным отличием нынешних от прошлых заключается в том, что они доселе не обладали столь значительной «нелегитимной международной субъектностью» (если так можно выразиться), какой располагают нынешние, а также симпатиями многих представителей исламской конфессии, во всяком случае, так было на начальном этапе их неправедной деятельности. Ответ может быть только один: бывшие или прежние не претендовали на обладание властью в существующих государствах, либо на пространствах, принадлежащих нескольким странам, либо на создание новых клерикальных государственных образований, как это делают «новые» религиозные экстремисты. Причем, в отличие от «бывших и прежних», последние имеют достаточно внушительную молчаливую и солидаризирующуюся с ними социальную базу, весьма серьезные политический (в ряде случаев, спонсируемые государствами, включая разведорганизации и т.п.), финансовый (источниками могут быть как некоторые правительства, так и неформальные организации) и информационный ресурс (порой неофициально поддерживаемые некоторыми правительствами и неправительственными средствами массовой информации).
Во-вторых, очень важно для понимания природы возникновения современного религиозного экстремизма и терроризма, что первоначальной причиной их было, как считается, то глубокое оскорбление, которое было нанесено «правоверным». И, очевидно совершенно, что появление «мстителей» не случайно; начали «просвечиваться» они в процессе длительных международных и внутристрановых конфликтов и дипломатических «разборок», в результате которых «государственническое» поражение Палестины и неохотное признание силы врагов подтолкнули наиболее радикальных из мусульман к террористической деятельности, и как следствие, вытекающее из первого, объективные и субъективные, правдивые и выдуманные фактура и событийный ряд весьма серьезно и географически, и демографически, и политически, и финансово-экономически расширили зону распространения идей «мести» за унижения, за недоразвитость, за необразованность и за многое другое, и, не самое последнее, но наиболее важное, — в конце концов возобновилась идея создания халифата, т.е. государства, объединяющего всех мусульман. Но действительно ли она являлась и является целью общей и непререкаемой – это большой вопрос. «Ислам… должен править. Следует понять, что наша религия не пришла для того, чтобы обитать в храмах и оставаться в сердцах людей, она пришла, чтобы править» (1). В конечном счете, солидарность религиозная, на основе общих ценностных ориентаций, должны были бы, по расчетам новоявленных идеологов, сплотить всех единоверцев в общий фронт борьбы с «неверными».
В-третьих, разумеется, на каком-то этапе, а может быть и с самого начала, многое из того что сказано выше, как это было не раз в истории человечества, в соответствие с законами функционирования «искаженных идей и сообществ» постепенно и объективно превратилось в бизнес, замешанный на терроре и наоборот, причем весьма и весьма доходный.
Как известно, это не первый всплеск мусульманской волны недовольства (2). Но современная террор-война является в отличие от предыдущих не национально-освободительной борьбой (хотя участниками тех далеких событий были люди разных социально-политических и экономических ориентаций и взглядов, не обязательно боровшихся за национальную свободу), и не справедливой войной в защиту существовавших неких слабых мусульманских государств, а, ничем иным, как криминальными деяниями, осужденных и осуждаемых, в том числе и в исламских государствах (жестокость и бессмысленность террора и экстрима в исполнении новоявленных борцов за религию приобрели тотальное неприятие не только представителей иных вероисповеданий и культов, но и, правда, очень своеобразное отторжение и среди единоверцев). Но неопровержимый факт в том, что одними из первых жертв новоявленных борцов стали мусульмане в полосе исламских государств от Магриба до Индонезии.
В евразийское проектирование конца ХХ и начала ХХ1 вв., кроме программ и проектов позитивного свойства, вмонтировано и Исламское государство, деятельность которого запрещена в государствах ЕАЭС и других странах, и которое объявило войну практически всему миру, но при этом не чурается общаться с определенным кругом государств и неформальных организаций, близких к правительствам ряда стран.
Гибель этого проекта, о чем задорно объявили США, не означает конца псевдорелигиозногосударственнического проектирования.
Практически все страны имеют, если не персонифицированного, то, во всяком случае, коллективного религиозного врага. Казалось бы такая ситуация должна была бы способствовать выработке единой конкретной позиции, программы совместных действий, направленных на достижение общих целей, как например, контртеррористическая программа ООН, острие которой как раз направлено против упомянутого супостата. Но нет. Использование экстремистов против других государств остается неизменяемым элементом в политике многих стран. Однако, означает ли этот факт, что опасность, исходящая от религиозных экстремистов, не столь значительна, как об этом говорят и Западе, и на Востоке, и что алармизм всепланетный все-таки больше некая игра, нежели опасная реальность, угрожающая всему миру? С другой стороны, «не все мусульмане – террористы, но все террористы – мусульмане», полузабытый, оскорбляющий мусульман аншлаг в североамериканских и европейских странах – разве это не обращение к неисламским сообществам и государствам с исламофобским призывом к борьбе с этим злом?
Наиболее сложное и, одновременно, наверное, парадоксальное явление в исламском мире то, что наряду с возникновением террористических и экстремистских образований, контурно обозначались некоторые идеи Исламского возрождения (3). Источники этих идей практически идентичны тем, что породили трансграничные преступные организации, но, принципиальное отличие заключается в попытке приверженцев Исламского возрождения осознать глубинные причины, историю, культурные особенности отставания и призвать к необходимости неких эволюционных или революционных изменений, и даже реформирования мусульманских стран с более активным и плодотворным использованием достижений западного мира (но не культуры и не мировоззренческих основ и принципов!). В этой связи можно вспомнить полные горечи выступления премьер-министра Малайзии, почетного Председателя Организации Исламского сотрудничества М.Махатхира о состоянии исламских стран и его требовательных призывов к переменам.
И во многих исламских странах было ощутимо стремление к развитию образования, науки, техники и многого другого, что считалось полезным заимствовать из западных и иных передовых стран.
Но, с другой стороны, множество апологетов и теоретиков Исламского возрождения не считали возможным и необходимым пересмотр, например, основ исламских семейных отношений, гендерного равенства, светскости, общественного развития, лингвистики и многого другого. Будет справедливым сказать, что предлагаемые изменения носили непринципиальный, с моей точки зрения, характер, более того которые трудно даже сопоставить с той совокупностью реформ Мартина Лютера, что составило, в общем-то, основу протестантской политической и экономической культуры.
Политическая и экономическая культуры разных регионов проживания мусульман относятся к различным цивилизационным квалификациям и идентичностям. Европейские мусульмане («на всем протяжении 20 века боснийские мусульманские мыслители создавали творческие интерпретации в богословии, которые согласовывались с европейской жизнью» (4), мусульмане Северо-восточной и юго-восточной Азии («на мой взгляд, надо сначала разобраться с географией. Предлагается понятие «сердцевинная Азия» — территория, простирающаяся от Мьянмы до Японии, от Монголии до юга Индонезии. Тут налицо единая цивилизационная идентичность, историческая консолидированность и общность судьбы, именно тут случилось то экономическое чудо, которое позволило во второй половине ХХ века говорить об Азии как о наиболее динамичном регионе мира» (5), мусульмане индийского субконтинента («в Индии, как и в Персии, мусульманское учение также обогатилось доктриной одновременной имманентности и трансцендентности Бога. В мусульманские практики были привнесены моральные наставления и «духовные упражнения», помогающие подготовить душу к постижению Бога и к приобщению к божественному» (6), мусульмане бывшей советской Средней Азии вряд ли могут составить некую единую цивилизационную общность. И религиозная идентичность, опять же в рамках политической и экономической культуры этих исламских сообществ, опять же вряд ли является доминирующей. Особую нишу в «цивилизационном распределении» занимает Центральная Азия. Здесь до сих пор налицо преобладание, даже доминирование постсоветской цивилизационной идентичности. Правда, она имеет, разумеется, инерционный скат, но все еще сильна в процессах возобновления влияния.
Можно ли говорить о силе и крепости религиозной солидарности в рамках исламской Уммы? Или проблемы политики, экономики и финансов также играют немаловажную роль в формировании отношения мусульман к реалиям международной и внутристрановой жизни? Разумеется, да! Ничто человеческое не чуждо и мусульманам. А.Малашенко пишет о российских мусульманах: «Российское мусульманство складывается из трех групп. Первая – компактно проживающие в Поволжье и на Урале татары и башкиры, вторая – мусульмане Северного Кавказа, третья – разбросанные по всей России мусульманские меньшинства, включая мигрантов, причем не только пришельцев из Центральной Азии и Азербайджана, но также выходцев с Северного Кавказа. Все эти группы различаются по этнокультурной и собственно религиозной идентичности, более того между ними может существовать взаимное отторжение, даже неприязнь». Правда далее он же добавляет: «Исламу же свойственно выступать в качестве протестной идеологии. Отсюда логичны консолидация мусульман на религиозной основе в кризисной ситуации и попытки найти выход из нее на пути Ислама»(7).
Но еще раз отметим, что мусульмане разнятся по цивилизационным, политическим, экономическим и многим другим критериям. Значит, когда говорим о террористах и экстремистах необходимо все-таки дифференцировать их по региональным, страновым и иным признакам.
Муратбек Иманалиев, экс-генеральный секретарь ШОС, экс-министр иностранных дел КР.
1.Цит. по В.Шириев. Политика и религия в Центральной Азии. в сб. «Дипломатия и религия». Кутб С.Будущее принадлежит Исламу. М., Сантлада, 1993 г., стр.9
2.Ланда Р.Г. Политический ислам и отношения Восток – Запад. Ислам в современном мире. 2015, т.6, №1. стр.119-134.
3.Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. Москва, АСТ, 2014 г., стр.161-182.
4.Акьен Р.А. The Atlantic (США): хотите создать либеральный европейский ислам? Обратите внимание на Боснию. Иносми.ру. 15.01.2019.
5.Толорая Г. Азиатская повестка для России. Центразия.ру, 10.12.2018
6.Хаксли О. Вечная философия. Москва, АСТ, 2018 г. стр.25.
7.Малашенко А.Возможен ли особый российский ислам? Центразия.ру. 19.12.2018.
На главной фото PreventionMedia